"Души их во благих водворятся и Память их в род и род"

«Как мы  безжалостны бываем, когда забываем о покойниках!.. Покойники нуждаются  единственно в нашей молитве, в благотворении за их души. Мы же, изъявляя  разные знаки нашей памяти к ним, самое главное забываем – молиться о  них».
Протоиерей Д.Г. Булгаковский

После работы Катерина поехала на вокзал, села в поезд и отправилась в город С-к на похороны двоюродного дяди.
Проводить покойного в последний путь пришло человек тридцать.
Поминки  справляли в доме, где прежде жил Николай Иванович. Трижды произнесли  речь о покойном, вспомнили, каким добрым человеком он был, и плавно  перешли к другим темам. Лица собравшихся повеселели, разгладились.
Катерина молча сидела в углу, украдкой поглядывая на часы. Заметив это, женщина в чёрном платке гаркнула:
– Куда торопишься?
Катя смутилась и, словно оправдываясь, произнесла:
– Простите, но через час мой поезд отходит. Еле отпросилась у начальства на один день, завтра нужно быть на работе…
– Вот те и раз! А как же первый завтрак?
– Вы о чём?
–  Стыдно обычаев русских не знать, – ораторша театрально воздела руки к  потолку. – Первый завтрак на кладбище – светлая традиция христианская!  Утром после похорон нужно покормить покойника, вместе с ним позавтракать  на могиле.
– Покормить покойника? Что вы такое говорите?! – возмутилась Катерина.
– Клавдия дело говорит! – пожилой мужчина одобрительно закивал головой.
– Да, да! Так положено, – хором подхватили другие.
–  Мёртвым не нужна еда! Родственникам покойного следует в храм ходить,  требы заказывать, молиться. И хорошо бы по усопшему сорок дней Псалтирь  читать, хоть по одной кафизме, – не сдержалась Катя, о чем через секунду  пожалела.
Собеседница гневно сверкнула глазами:
– Вот только  учить нас не надо! – и, залпом осушив стакан, грохнула его об пол.  Осколки стекла звонко разлетелись по сторонам, в комнате воцарилась  зловещая тишина.
Разрядил обстановку Володя:
– Тетя Клава, не ругайся! Катя не хотела никого обижать, – и шепнул сестре на ухо:
–  Зря ты так! Клавдия Степановна сутки у плиты стояла, чтобы стол  поминальный собрать, да ещё десять литров самогона по дешёвке мне  продала. Страшно подумать, что бы я без этой помощи делал, чем бы народ  кормил, поил? А впереди ещё девять дней и сороковины… Ну да ладно!  Одевайся скорее, отвезу тебя на вокзал.

До станции ехали молча.  Сокрушаясь, Катя укоряла себя: «И зачем я ввязалась в этот спор? Нужно  было смолчать, ведь не зря сказано: не бросайте жемчуга вашего…».
Перед отправлением поезда Володя взял сестру за руку и дрожащим голосом произнёс:
– Не суди строго. Наверное, ты всё правильно говоришь, только далеки мы от этого, – и, отведя в сторону глаза, добавил шёпотом:
– А ты молись за нас, коли вера у тебя есть! Может, мы молитвою чужой и живем до времени…
–  Что ты, Володя! – Катерина обняла брата. – Судить никого не смею. Сама  виновата, не стоило «умничать»… А молиться обязательно буду, не  сомневайся.
Ощутив невероятную усталость, Катя забралась на верхнюю полку плацкарта и, свернувшись калачиком, мгновенно провалилась в сон.

…Во  сне она шла по железнодорожной платформе и в многолюдной толпе вдруг  разглядела знакомое лицо: на перроне стоял Николай Иванович,  помолодевший и удивительно радостный. Катя бросилась к нему:
– Дядя Коля! Почему вы здесь?
– Еду домой, – с улыбкой произнёс Николай.
Прибыл  сверкающий белый поезд. Вагоны стали наполняться пассажирами, и  Катерина отметила, что ни у кого из них нет поклажи. Словно прочитав  Катины мысли, дядя Коля сказал:
– Всё, что нам нужно отныне, –  молитва. Знаю, милая, ты и раньше обо мне молилась, но теперь я особенно  в этом нуждаюсь. Спасибо за всё!
Николай Иванович шагнул в вагон,  двери которого захлопнулись, и прильнув к окну, помахал Кате рукой.  Состав скрипнул и тронулся, набирая ход. Сквозь стук колёс донеслись  прощальные слова:
– Прошу молитв!